7.3.1 Итак, метаисторическим событием, лежавшим в основе того,
что в истории называется возвышением Москвы и созданием
национального государства, было рождение кароссой Дингрой от
Яросвета демона великодержавной государственности и укрепление
его демиургическими силами для борьбы с общим врагом.
7.3.2 Но в лице своего порождения и его преемников – двух,
наследовавших первому, демонов великодержавия – Яросвет
приобрёл как бы метаисторического соперника, которому тоже
предстояло стремиться к планетарной цели, но в корне подменив
её смысл.
7.3.3 Тройственность природы первого из рода Жругров делала
сложным и трагическим его путь и путь его преемников, их
метаисторическую судьбу и судьбу того, что они создавали в
истории.
7.3.4 С течением веков, со сменою трёх поколений уицраоров, с
расширением их кругозора и возрастанием мощи импульс мировой
миссии начинает осознаваться ими самими в его подлинном объёме.
Разумеется, той отчётливости, какой достигло это осознание у
последнего из уицраоров, у первого из них не могло быть. И тем
не менее уже к XVI веку идея мировой миссии,
христианско-демиургическая по своей природе, но непрерывно
искажаемая, становится высшей санкцией, которой первый демон
российского великодержавия оправдывает самого себя и свои
универсальные притязания. Это – идея Третьего Рима – амальгама
православно-религиозной исключительности, уицраоровской
национальной гордыни и свойственных ранним стадиям культуры
исторических фантазмов с исходящим от демиурга предчувствием
планетарных масштабов будущего и с высокою этическою мечтой,
внушаемой Трансмифом христианства.
7.3.5 Но эйцехоре, заключённое в уицраорах, наполняет
мало-помалу этот импульс иным содержанием, ставит перед ним
иную, внешне сходную, но внутренне противоположную цель.
Сущность эйцехоре состоит в непреодолимом для самого обладателя
мучительном стремлении – всё поглотить в своём самостном Я. В
пределе – он хочет быть во вселенной один, всю её поглотив в
себе. Это стремление к идеальной тирании присуще любой
демонической монаде, но уицраорам присуще не только это
стремление, но и ясное его осознание. Уицраор – внеэтичен. Это
не значит, что он обладает иными, нечеловеческими этическими
представлениями; это значит, что он вообще лишён возможности
созерцать мир под этическим углом.
7.3.6 Третий элемент уицраора, унаследованный им от Дингры, это
– бесконтрольность и импульсивность, в той или иной степени
свойственная всем стихиалям, но в Лилит и в кароссах доходящая
до предела. Отсюда – сила его чувств, неимоверный их накал и,
несмотря на всю хитрость Жругра, недостаточность
контролирующего ума.
7.3.7 Эфирные ткани русского эгрегора были поглощены демоном
государственности. Эгрегор как некое подобие личности,
обладавшее подобием сознательности и подобием воли, перестал
существовать. Те излучения человеческих психик, которые
превращались в его ткань, отныне сделались продуктом питания
Жругра. Таким образом, его существование попало в зависимость
от непрерывного притока тех эфирных сил, которыми обладает лишь
масса конкретных человеческих единиц.
7.3.8 Как и уицраоры любой метакультуры, для грядущей, уже
предвидимой борьбы с демиургом, синклитом и Соборной Душой, он
вынужден принимать активнейшее участие в сооружении новой
цитадели античеловечества – Друккарга и в создании условий для
заселения его расами раруггов и игв. С этих пор интересы Жругра
и российского античеловечества начинают совпадать почти
полностью, ибо и он, и население Друккарга заинтересованы в
шавва – питательной росе, поступающей из Энрофа России, и в
победах над синклитом и демиургом, и в содержании Навны в
плену, в крепости Друккарга, и в грядущем выходе игв в Энроф, и
в захвате ими всех трёх- и четырёхмерных слоёв Шаданакара. Обе
стороны заинтересованы, разумеется, в ослаблении, а потом
завоевании всех других шрастров, других уицраоров, всех других
метакультур в целом.
7.3.9 Отсюда и сложный характер государства Московского. Являясь
как бы крепостной стеной вокруг российской светлой диады и
Дингры, обороняя их от натиска внешних эгрегоров и уицраоров,
то есть защищая народ от иноземных порабощений, Жругр и его
проекция в Энрофе – держава – выполняют задачу, возложенную на
них демиургом. Жругр остаётся в границах этой задачи и тогда,
когда стремится к расширению державы до естественных
географических границ страны или захватывает пустующие
пространства, будущую арену жизни и творчества для
умножающегося сверхнарода. Но когда этот процесс естественного
расширения перерастает в процесс сверхгосударственного
распухания, пределом которого мыслятся только границы планетной
сферы, – уицраор становится мучителем народа и рабом своего
сатанинского ядра. Говоря ещё прямее, становится абсолютно
послушным орудием Великого Мучителя, пытавшегося уже несколько
раз во всемирной истории создавать тёмноэфирный организм,
который охватывал бы весь известный тогда земной Энроф ради
приближения того дня, когда универсальная тирания создаст
предпосылки для появления антихриста. Такими попытками, или,
лучше сказать, репетициями, были и Римская империя, и империя
Тимура, и папская иерократия, и та империя Филиппа II, в
которой «не заходило солнце», и мировые колониальные державы
современности.
7.3.10 Естественно, что и в тех случаях, когда уицраор в
отношениях к своему собственному народу перестаёт
ограничиваться той долей насилия, без которой невозможно
существование никакого государства вообще, и, терзаясь
неутолимой алчностью и жгучим желанием абсолютной власти,
превращает своё государство в сплошную систему щупалец,
всасывающих шавва в бездонное инфрафизическое чрево, – всё это
оказывается лишь другою стороной его деятельности как орудия
Великого Мучителя.
7.3.11
7.3.12 Механизму продолжения рода уицраоров, как я уже говорил,
мы не нашли бы никаких, даже отдалённых аналогий в мире
человеческом. Процесс этот напоминает скорее процесс
почкования, причём ничто, аналогичное стороннему
оплодотворению, здесь не имеет места.
7.3.13 Как только порождение уицраора отделяется от родительского
существа, оно становится для уицраора не столько детищем,
сколько быстро возрастающим соперником и потенциальным
отцеубийцей. Поэтому всякий уицраор стремится к пожиранию своих
порождений. Извечное стремление всякой державной
государственности к уничтожению ядер государственности новой,
возникающей в стихийности всех тех движений, которые стремятся
к смене существующего народоустройства другим, – в сущности не
что иное, как отражение в историческом зеркале этих гнусных
сцен, разыгрывающихся на изнанке мира.
7.3.14 Я был бы понят совершенно превратно, если бы кто-нибудь
заключил из моих слов, будто дремлющая в человеческом существе
тенденция тираническая определяется исключительно бытием
уицраоров, а тенденция разрушительная – бытием Велги. Само
собой разумеется, эти тенденции существовали бы и проявлялись
бы и без них. Но инфрафизические хищники усиливают эти
тенденции, пользуются реальными плодами активизации этих
тенденций, притягивают и сосредоточивают их вокруг себя и в
себе.
7.3.15 Иерархия, которой Великий Мучитель уже пользовался в
первый период его борьбы со светлыми силами России, Велга,
продолжает существовать в Гашшарве, временами взмывая оттуда и
приходя в столкновение с уицраором. Он стремится к разбуханию
тёмноэфирного организма государства, она – к разрушению этого
организма и всасыванию его тканей в себя. Он – тиранический
строитель, она – хищная разрушительница. Насытившись или будучи
побеждённой, она впадает в полусон в своём двухмерном мире, и
её пульс поддерживается тем, что можно назвать эфирными
испарениями человеческой крови, вдыхаемыми ею сквозь сон из
пытошных башен, из застенков, с эшафотов, с полей битв. Так
длится до тех пор, пока – в плане метаистории – действия
уицраора не приведут, против его собственной воли, к её
пробуждению, а в плане историческом – пока тирания
великодержавия не вызовет обратной реакции: разнуздания низших
инстинктов масс и срывания всех запретов со стихии разрушения.
7.3.16 Окончательной ликвидацией татарского ига при Иоанне III и
завоеванием Казани и Астрахани при Иоанне IV завершается тот
период жизни Первого Жругра, когда он создавал
материально-человеческий сосуд, дающий в Энрофе грани и формы
текучевеющей Соборной Душе народа. В этот период, как сказано,
ему покровительствовали силы всех иерархий, и эйцехоре ещё не
определило собой направление его труда, терпеливо дожидаясь
своего времени.
7.3.17 Если бы это существо было свободно от эйцехоре,
исторически это сказалось бы в том, что российская
государственность не переросла бы самоё себя, держава не
превратилась бы в хищника, терзающего свой собственный и
окружающие народы; монархия не выродилась бы в тиранию.
7.3.18 Уточню, какого рода деятели подразумеваются в этой книге
под словом «родомыслы». Родомысл есть тот, чья деятельность
оказывает решающее и благотворное влияние на народную судьбу и
судьбу государства и кто направляется в этой деятельности волей
демиурга сверхнарода. Входя после смерти в синклит метакультуры
вместе с праведниками, гениями, героями и всем множеством
просветлённых душ, родомысл оказывает громадное, от века к веку
лишь возрастающее влияние на те стороны бытия, с которыми
связана была его историческая деятельность во времена
физического существования.
7.3.19 Родомыслами русского средневековья были Владимир Святой,
Ярослав Мудрый, Мономах, Александр Невский, Минин, Пожарский,
Гермоген. В течение некоторого периода своей жизни был
родомыслом Дмитрий Донской. Отчасти им был Иоанн III, хотя
инспирация уицраора начинала уже в нём заглушать инспирацию
Яросвета, и сделанное этим государем оказалось сильно
искажённым сравнительно с тем, что он должен был совершить как
родомысл, как посланник и друг демиурга.
7.3.20 Родомыслом был призван стать и Иоанн IV.
7.3.21 Страшная трансфизическая судьба Грозного коренится в том,
что некоторые свойства натуры сделали его легко доступным
бессознательным духовным подменам, а неограниченная власть
разнуздала его эмоции, развратила волю, расшатала ум, нанесла
непоправимый ущерб его эфирному телу и превратила излучины его
индивидуального пути, вернее падения, в цепь несчастий для
сверхнарода и в катастрофу для государства.
7.3.22 Проследить и выявить внутреннюю сторону этого процесса,
метаисторическую и психологическую, – задача особой монографии.
Но всякий, даже и не специалист, заинтересовавшись этой темой,
может легко проследить, как совмещались в Иоанне, то сливаясь,
то вступая в борьбу, влияния демиурга сверхнарода и
воинствующего демона великодержавия; как в 1564 году, во время
его странного бегства из Москвы сначала к Троице, потом в
Александровскую слободу, уицраор всецело подчинил его личность
своим заданиям, и жуткая метаморфоза, происшедшая в
государственном творчестве, душевном состоянии и даже во
внешнем облике царя, потрясла его окружение. Учреждалась
опричнина – то ядро абсолютной тирании, которое, по мысли его
создателя, должно было организовать в себе и вокруг себя
молодой дворянский класс, послушное орудие новой
государственности. Вряд ли можно сомневаться в том, что
опричнина мыслилась лишь первым этапом на пути превращения в
зону абсолютной тирании всей страны, хотя бы ценой истребления
целых классов и того стремительного и ужасающего снижения
общего творческого и морального уровня, которое сопутствует
всякому тираническому народоустройству.
7.3.23 Так отражалось в нашем трёхмерном мире усиление того
сооружения в мире демоническом, которое является перевернутым
подобием Небесного Кремля и его трансфизическим полюсом; и
которое сперва закачалось в зеркале истории бесовскою
карикатурою на монастырь – Александровской слободою, а потом
начало искажать Московский Кремль, осквернив его застенками,
тюрьмами, плахами и богомерзкими оргиями. Это сооружалась и
крепла в Друккарге чёрная цитадель, это создавали чертёж
Грядущего великие игвы, это бесновались раругги, томимые жаждою
крови и подстёгиваемые безнаказанностью; это разнуздывались
силы той исподней страны, которая была призвана стать несколько
веков спустя средоточием планетарных сил, стремящихся вырвать
из-под влияния Мировой Сальватэрры весь круг человечества.
7.3.24 Но фатум тирании непреоборим: на известной ступени
развития тирания вступает в противоречие уже с интересами
государства как суммы личностей. Это значит, что сквозь
инспирацию уицраора пробивается другая: воля Велги. И если
нетрудно было понять, что в деяниях Иоанна IV, направленных на
внешнее укрепление и внутреннее упорядочение государственного
устройства, проявлялись перекрещивающиеся инспирации демиурга и
демона государственности, а в другой цепи деяний, направленных
на превращение державы в единовластную тиранию, инспирация
только одного уицраора, – то несколько сложнее другая задача:
вдуматься в метаисторический смысл той стороны деятельности
царя, которая не укрепляла, а подтачивала это государство. Если
же мы вдумаемся, то разглядим, кто утолял инфрафизический голод
невиданными ранее потоками гавваха – излучением человеческого
страдания на кровавых вакханалиях в Новгороде и Твери, пытками
и бесчисленными казнями в Москве; физическим подобием каких
бесовских полчищ были отряды чёрных всадников с собачьими
головами у седла; и кто подчинил себе ослепшую от ярости душу
царя, когда он поразил железным жезлом своего сына, наследника
престола, надежду династии*.
7.3.25 Тонкую, интимную, глубоко человечную теплоту вносит в
жгучий, какой-то раскалённый – если можно так выразиться –
образ этого царя одно обстоятельство: веяние Идеальной Народной
Души, очевидно им переживавшееся в его любви к первой жене –
рано, к сожалению, умершей Анастасии. Эту царицу он любил, по
замечанию Ключевского, «какой-то особенной чувствительной,
не-домостроевской любовью».
7.3.26 Естественно, что и посмертье такого деятеля было столь же
катастрофично, как и его жизнь. Нетленная часть его существа
была рассечена начетверо. И если шельту, в отношении которого
даймон не выполнил своей задачи, он должен был теперь помогать
в его необозримо долгом пути искупления, а часть существа,
захваченная уицраором, увлеклась в поток тёмноэфирной крови,
мчащейся по тканям демона великодержавия, то четвёртая часть,
добыча Велги, не могла испытать ничего иного, как распадения на
десятки крошечных, похожих на хлопья, бездомных скорлуп,
мечущихся в непредставимых для нас пустынях, на изнанке
Российской метакультуры.
7.3.27 Таким образом, Иоанн IV являет собой ярчайший пример не
столь уж редкого в истории типа родомысла-тирана, то есть
личности, призванной к обширной культурно-государственной
деятельности демиургом сверхнарода, блистательно вступившей на
это поприще и сорвавшейся в пучину инфрафизических слоёв с той
крутизны, на которую вознес её демон государственности.
7.3.28 Деятельность Грозного подготовила эпоху Великого Смутного
Времени – единственную в своём роде. Её хроники озарены
фантастическими отсветами массовых видений, сверхъестественных
вмешательств, демонических вторжений. Если метаисторическое
созерцание подготовило нас к пониманию таких свидетельств, как
выражения массового душевного опыта сверхнарода, мы станем
вчитываться в эти исторические события как в шифр, которым
написана мрачная поэма всеобщего столкновения иерархий в начале
XVII столетия.