Даниил Андреев
Голоса веков
Стихотворный цикл
|
|
СОДЕРЖАНИЕ 1. Палестинская мелодия 2. Серебряная ночь пророка 3. «Я уходил за городскую стражу...» 4. Бар-Иегуда Пражский 5. Титурэль 6. «Мне радостно обнять чеканкой строк...» Примечания |
ПАЛЕСТИНСКАЯ МЕЛОДИЯ Гладит предутренний ветер вечно-священные камни. Над Галилеею грустной руки воздел муэдзин. Лижет бесшумное время прах Вифлеема и Канны, И с минаретов вечерних слышно: Алла-иль-Алла. Розовым встанут миражем храмы и рощи Дамаска, Жены под светлой чадрою нижут сапфир и опал. Лишь набегающий ветер, волн благосклонная ласка... Смолкли призывные трубы Ангела, Льва и Орла[1]. Но, как и прежде, задумчивы те же рыбацкие мрежи, Дремлют гроба крестоносцев, миррой и кедром дыша, И разноликие толпы молятся снова и снова, К плитам Господнего Гроба с моря и суши спеша. 1930-е СЕРЕБРЯНАЯ НОЧЬ ПРОРОКА [2] Над белоснежною Меккою - гибкой планеты хвост, Дух песков накалённых и острых могучих звёзд. Звёзды вонзают в душу тысячи звонких жал.... Благоговейный трепет сердце пророка сжал. Слышится ближе, ближе шум непомерных крыл: Конь с человеческим ликом россыпи неба скрыл; Грива - белыми волнами, сам он - словно туман; Имя коню - Молния, эль-Бохран. Мчит пророка на север десятикрылый гонец, Хлещет сирийский ветер, душит, и наконец, Весь запылён пустынею, сполохами палим, Сходит ночной наездник в спящий Иерусалим. В уединённом храме ждут Моисей и Христос, Вместе молятся трое до предрассветных рос. И в выси, откуда Солнце чуть видимо, как роса, Конь ездока возносит на Первые Небеса. Иерархии гигантские ширятся впереди: Между очами ангела - тысяча дней пути... Но на последнее Небо глагол непреклонный звал: Скрывают лицо Аллаха семьдесят покрывал, И за покрывалами - голос, как ста водопадов шум, Как опоясанный громом и молниями самум: - Восстань и гряди, избранник, вдоль всех городов и стран, Провозглашай народам Мой истинный Аль-Коран! - Головокруженье... омут... отпрянувшие Небеса, Звёзды, летящие вверх... Гаснущие голоса... Толща холодных туч... Старый кирпич стен... Ещё не остывшее ложе и плоти свинцовый плен. По-прежнему бдит над Меккой белой кометы хвост, Дух песков остывающих и острых могучих звёзд. 1933 * * * Я уходил за городскую стражу, С моим народом навсегда порвав. Навстречу степь желтела низким кряжем И духом злым сухих и жёстких трав. Ты умоляла, стискивала руки, Но ты ль могла меня остановить? Я шёл на подвиг, на венец, на муки, Я цепи рвал, а ты была - лишь нить! Я говорил, что лишь духовный воин Узрит Мицор[3], где царствует Аллах, Что, бросив всё, я сделаюсь достоин С Ним говорить в пустыне на скалах. - - - - - - - - - - - И вот, со скал слежу я караваны, Теченье солнц и смену быстрых лун; Я вслушался в протяжный ритм Корана И в письмена благочестивых сунн[4]. Постом, молитвами, бессонным бденьем Я похоть чувств попрал и укротил, Врата души раскрыл святым виденьям, Чертог ума - наитью горних сил. Но властелин блаженного Мицора, Господь, не принял пламенную дань: Безгласно небо, безответны горы, И та же жажда жжёт мою гортань. - - - - - - - - - - - Я проходил сквозь городскую стражу, Мой дерзкий подвиг в страхе оборвав. Степь назади серела низким кряжем И духом злым сухих и жёстких трав. Я умолял, я звал, ломая руки, Тебя, единственную, что любил, И зов мой гас, и разбивались звуки О мрамор памятников и могил. Ты позвала - зачем же я отвергнул? Ты умерла - я всё ещё живу... Господь любви! Куда ж Твой раб неверный Опустит праздную главу? 1935 БАР-ИЕГУДА ПРАЖСКИЙ [5] Ветер свищет и гуляет сквозь чердак. На гвозде чернеет тощий лапсердак. Жизнь - как гноище. Острупела душа, Скрипка сломана и сын похоронён... Каждый вечер, возвращаясь без гроша, Я, как Иов прокажённый, заклеймён. Даже дети сквозь кухонный гам и чад "Вон, явился Богом прОклятый!" - кричат. И за милостыней рынком семеня, Гневом Вышнего терзаем и травим, Я кусаю руку, бьющую меня, Как бичуемый пророком Мицраим[6]. А в колодце полутёмного двора - Драки, крики, перебранка до утра. Разверну ли со смирением Талмуд - Мудрость праотцев строга и холодна: Точно факелоносители идут С чёрным пламенем святые письмена. И тогда я тайну тайн, врата ворот, Разворачиваю книгу Сефирот[7]. К зыби символов в двоящемся стихе Приникаю, как к целебному ключу, Имя Господа миров - Йод - хэ - вов - хэ[8] - Онемевшими устами лепечу. Так сегодня я забылся, и во сне, Вот, виденье громовое было мне. Видел я одновременно все края, Всё, что было и что будет впереди... Синим сводом распростёрт над миром Я, Солнце белое горит в моей груди. Мириады светоносных моих рук Простираются в волнующийся круг, Свет и жар - неистощимые дары - Мечет сердце, как бушующий костёр, И, рождаясь, многоцветные миры Улетают в раздвигаемый простор... Я проснулся, полумёртвый. Тьма везде. Лапсердак висит, как тряпка, на гвозде. 1935 ТИТУРЭЛЬ [9] 1 - Кто ты, мальчик? куда?.. Твои волосы Нежней королевского золота, Тебе пажом надо стать... Отчего ты один? Где мать? - Титурэль моё имя. Я вышел, Когда рассказал мне дед О песне: он сам её слышал И прекраснее в мире нет. Ту песню ангелы пели В Сальватэрре, земле святой... Нет на свете другой мне цели, Как дорога к стране той. - Ты ошибся, дитя. Туда Надо плыть по многим морям. Попадают даже суда То к пиратам, то к дикарям; А когда каравелла в шторм На подводной рухнет скале - Яйца чаек, единственный корм, Испечёшь ты в тёплой золе. Но нечего будет пить, И когда оборвется нить, Ты обрадуешься концу. Возвращайся ж, дитя, к отцу. Меняются годы, несутся года и года, Мужает упорство, духовная крепнет страда, И встречные птицы с небесным лучом на крыле Всё дальше и дальше манят его в путь по земле. 2 - Кто ты, юноша? и куда? Благородна твоя стать, Твои тонкие руки не знают труда, Тебе надо рыцарем стать! - Мне не надо быть рыцарем. В рубище сером, Как Спаситель ходил по земле, Я достигну скорей Сальватэрры В этом мире, лежащем во зле. - В Сальватэрру путь долог и крут. Далека твоя цель, - не дойти! Византийцы в рабы продадут, Сарацины[10] убьют по пути. - Но не знаю другой я цели; Невозможен мне путь иной. Помолись о рабе Титурэле, О дороге его земной. Меняются страны, несутся года и года, Встают из-за моря империи и города, И плачутся ветры, и волны бушуют во мгле О пламенном хоре, которого нет на земле. 3 - Без оружия?! Путник, зачем Ты бредёшь в эту степь один? Азра пала, пал Вифлеем, По пятам спешит Саладин![11] - Но к неверным проникну легче я Без оружия и щита. Да будут щитом мне вера моя, Смирение и нищета. - Э, мы тоже верили прежде, Пока от бед и утрат Нас хранило, подобно надежде, Имя Конрада Монферрат[12]. Но погиб он - и пламень веры Победы нам не стяжал: Оттеснены тамплиеры, И Тевтонский орден[13] - бежал. Меняется время, несутся года и года, Нигде нет покоя, нигде, никогда, никогда, - И чайки, и бури, и кедры на каждой скале Тоскуют о хоре, которого нет на земле. 4 - Мир тебе, странник Аллаха! Гостем быть удостой, Стопы от жаркого праха Под кровом шатра омой. Ты стар, голова в сединах, Но вижу: твой дух - в огне. Когда до святой Медины[14] Дойдёшь - помолись обо мне. - Брат! Не святыня Каабы, Не царственный город Ислама Не мудрость учёных арабов, Не светоч Христова Храма - Иная жжёт меня рана, И жажда неутолима Ни пенной струей Иордана, Ни солнцем Иерусалима. Уж силы мои догорели, Но слава нищей судьбе... Молись о рабе Титурэле, Как я молюсь о тебе. В песках Сальватэрры влачатся года и года, - Барханы песчаные за чередой череда, - И лишь умирая, во всепоглощающей мгле, Услышит он голос, которого ждал на земле. Прострут ему ангелы дивную Кровь в Хрустале - Причастье и радость для мира, лежащего в зле, Чтоб в горних высотах, молчаньем и тайной объят, Хранил её вечно незыблемый град Монсальват. И будут сходить от обители по ледникам Народоводители к новым и новым векам, Пока на земле хоть один ещё есть пилигрим, Духовную жаждой, как пламенем смертным, палим. 1934 * * * Мне радостно обнять чеканкой строк[15], Как влагу жизни - кубком пира, Единство цели, множество дорог В живом многообразье мира. И я люблю - в передрассветный миг Чистейшую, простую негу: Поднять глаза от этих мудрых книг К горящему звездами небу. Как радостно вот эту весть вдохнуть - Что по мерцающему своду Неповторимый уготован путь Звезде, - цветку, - душе, - народу. 1935 |
[1] Трубы Ангела, Льва и Орла - имеются в виду символы евангелистов:
Ангел - Матфея, Лев - Марка, Орел - Иоанна.
[2] Серебряная ночь пророка. В основе стихотворения мусульманские
предания о великом откровении пророку Мухаммеду (ночном путешествии в
Иерусалим, см. Коран, аят 17:1) и о вознесении его на небеса; по мнению
исследователей, средневековые мусульманские описания этого события могли
послужить одним из источников сюжета "Божественной комедии" Данте.
[3] Мицор (Мицар) - звезда созвездия Большой Медведицы; у арабов
испытанием силы зрения служит звезда Алькор, затмеваемая Мицаром.
[4] Сунны - священные рассказы о поступках и изречениях Мухаммеда,
дополняющие и поясняющие Коран.
[5] Бар-Иегуда Пражский. Одним из источников стихотворения
предположительно можно считать роман австрийского писателя Г. Майринка
"Голем", в котором изображается обстановка пражского гетто.
[6] Мицраим - библейское наименование Египта.
[7] Книга Сефирот - здесь, видимо, имеется в виду первая книга
каббалы "Сефер Иецира" ("Книга творения"); во второй книге - "Зогар" -
перечисляется десять сефирот - творящих атрибутов божества.
[8] Иегова, Яхве - Сущий.
[9] Титурэль. Стихотворение связано с мотивами средневековой легенды
о Святом Граале, интерес к которой не оставлял Д. Андреева во все периоды
его творчества; см. также поэму "Песнь о Монсальвате" и РМ (2.3.23).
Мотивы эпических циклов, связанных с легендой о Святом Граале,
разработаны первоначально во французской литературе Кретьеном де Труа
(вторая половина XII в.) - "Персеваль, или Повесть о Граале", затем в
немецкой Вольфрамом фон Эшенбахом (ок. 1170-1220) - роман "Парцифаль", по
сюжету которого в 1882 г. Р. Вагнер написал одноимённую оперу.
Отталкиваясь от этих источников, и в стихотворении, и в "Песне о
Монсальвате", Андреев, создавая собственный мифопоэтический эпос,
включает в него и по-своему переосмысленный предание о Святом Граале.
Титурэль - один из королей Грааля. Чаша Святого Грааля, в которую
Иосиф Аримафейский, член синедриона и тайный ученик Христа, после
распятия выпросивший его тело у Пилата и предавший погребёнию, по
преданию, собрал кровь Иисуса Христа, была вознесена на небо, а затем
вручена ангелом Титурэлю; Титурэль отнес чашу в замок Монсальват, куда
могут проникнуть только праведники.
[10] Сарацины - арабы.
[11] Азра пала, пал Вифлеем - здесь имеется в виду завоевание
Иерусалима египетским султаном Саладином (настоящее имя: Садах-ад-дин
Юсуф ибн Айюб; 1138- 1193), который в 1187 г. нанёс поражение
крестоносцам.
[12] Конрад Монферрат, маркграф - успешно защищал Тир в 1187 г. от
Саладина, активный участник третьего крестового похода; в 1192 г. избран
королём Иерусалима, но вскоре умерщвлён.
[13] Тамплиеры - католический духовно-рыцарский орден, основанный
после четвёртого крестового похода для защиты паломников и государств
крестоносцев. Тевтонский орден - основан в 1128 г. в Иерусалиме для
оказания помощи немецким паломникам; военный характер приобрел около 1189
г.
[14] Медина - один из двух (с Меккой) священных городов ислама.
[15] "Мне радостно обнять чеканкой строк..." Первые строки
стихотворения перекликаются со словами Н. С. Гумилева из статьи "Жизнь
стиха": "Чеканим ли мы свои стихи, как кубки..." (см.: Гумилев Н. С.
Письма о русской поэзии.).
|