Даниил Андреев

Предварения

Глава шестнадцатая поэтического ансамбля «Русские боги»


«Перед близким утром кровавым...»
Чаша
О старшем брате
      1. «Запад! Великое, скорбное слово!..»
      2. «Проклятый сон: тот самый бой...»
«Видно в раскрытые окна веры...»
«Мы на завтрашний день...»
Александрийский век
«Острым булатом расплат и потерь...»
Иерархия
«Если ты просветлил свою кровь...»
«Если б с древней громады...»
«Нет, - то не тень раздумий книжных...»
«Я мог бы рассказывать без конца...»
Эльдорадо
Даймону
<Сквозь тюремные стены>



    *  *  *

Перед близким утром кровавым
В тишине свечу мою теплю
Не о мзде неправым и правым,
Не о селах в прахе и пепле;

Не о том, чтоб вырвало с корнем
Спорынью из пашен России;
Не о том, что в Синклите горнем
Святорусские духи просили.

Но о ней, - о восьмивековой,
Полнострастной, бурной, крамольной,
Многошумной, многовенцовой,
Многогрешной, рабской и вольной!

Ведь любовью полно, как чаша,
Сердце русское ввысь воздето
Перед каменной матерью нашей,
Водоемом мрака и света;

Приближаясь нашей пустыней
К ней одной - трепещем, немеем:
Не имеем равной святыни,
Сада лучшего не имеем!

О, достойней есть, величавей
Города пред Твоими очами,
Жемчуга на Твоей державе,
Цепь лампад во вселенском храме.

Но в лукавой, буйной столице,
Под крылом химер и чудовищ,
До сих пор нетленно таится
Наше лучшее из сокровищ:

Поколений былых раздумья,
Просветленных искусств созданья,
Наших вер святое безумье,
Наших гениев упованья;

Смолкший звук песнопений, петых
В полумраке древних святилищ,
Правда мудрых письмен, согретых
Лаской тихою книгохранилищ...

Не кропи их водою мертвой;
Не вмени нам лжи и подмены,
Опусти святой омофор Твой -
Кровлю мира на эти стены.

1952



    ЧАША

Не может кровью не истечь
Любое сердце, если множествам
На грозном стыке эр порожистом
Рок нации диктует лечь.

И разум мечется в бреду,
Предвидя свист и рокот пламенный
На страшных стогнах Белокаменной,
В осуществившемся аду.

Рассудок не вмещает наш,
Что завтра будет взор ученого
В руинах края омраченного
Искать осколки ваз и чаш.

Искать?.. Но чаша - лишь одна:
Скорбей и смертного томления, -
К устам дрожащим поколения
Она судьбой поднесена.

Она, как рдеющий кристалл,
Горит и будит понимание,
Что над страной бесшумно встал
Час всенародной Гефсимании.

1951



    О СТАРШЕМ БРАТЕ

                     О, знаете ли вы, господа, как нам
                     дорога эта самая Европа, эта страна
                     святых чудес?
                                            Достоевский

        1

Запад! Великое, скорбное слово!
Зарев бесшумных прощальный взор!
Ночи всемирной сумрак лиловый,
Мягко взмывающий
                к фирну гор!

Как мы любили бездонную душу
Этих могучих и гордых стран,
Песнь их морей, их древнюю сушу,
Синь их сказаний,
                 и кровь их ран!

В хмурое утро бурной России,
В срубах, в снегах, в степи, в нищете,
Хрупко затрепетали впервые
Благоговейные
             струны те.

Грянул не нам ли, в угрюмые годы
Взманивая в невозможную даль,
Трубный призыв грядущей свободы
С дальних трибун
                Палэ Руаяль?

Под итальянским небом нетленным,
В звоне фонтанов, в журчаньи дней,
Как пилигримы, склоняли колена
Разве не мы
           у святых камней?

Дивных искусств вековые алмазы
Перед лицом возраставшей тьмы
В чистых слезах, как Иван Карамазов,
Разве целовали
              не мы?

В сумерках, с Диккенсом шторы задвинув,
Мы забывали тайгу и метель
В теплом уюте у мирных каминов,
В святочной радости
                   Дингли-Дэлль.

Кто не бродил из нас, как любовник,
Склонами музыкальных долин,
Где через лозы и алый шиповник
С лебедем белым
               плыл Лоэнгрин?

Мерным, божественно звучным раскатом
Слышался нам сквозь века и века
Бронзовый благовест Монсальвата
С круч запредельного
                    ледника;

Нас уводили волшебные тропы
На лучезарно-синее дно,
Там, где покоилось сердце Европы,
В волны гармонии
                погружено.

- Кончено!.. Из омраченной лазури,
Все обрекая - цветы, труды -
Воет, рыдает нездешнею бурей
Реквием
       непоправимой беды.

Только в сердцах пламенеют свечи
Старой любовью - последним прости -
Нашему старшему брату, предтече
На прорезающем мир
                  пути.


        2

Проклятый сон: тот самый бой,
Что скоро грянет здесь воочью...
И разговор с самим собой
Длю бесконечной, скорбной ночью.

...Любой ваш город, храм, витраж,
Любить в мечте до слез, до муки,
И так ни разу камень ваш
Не взять с дорог священных в руки!

Взойдя на кругозорный холм,
Не трепетать от чудной близи
Душевных струй, небесных волн
В Байрэйте, Веймаре, Ассизи!..

Чу: два часа... Органно глух
Ночной гудок над ширью русской..
И в странствие свободный дух
Выходит дверью узкой-узкой.

Скользит и видит башни те,
Что осязать не суждено мне,
Где скоро будут в темноте
Лишь сваи да каменоломни.

Брожу по спящим городам,
Дрожу у фресок и майолик,
Целую цоколь Нотр-Дам,
Как человек, - француз, - католик.

Что эту горечь утолит?..
Как нестерпимо больно, жарко
Прощаться с каждою из плит
Уффици иль святого Марка!..

Их души там - в краю небес:
Там нерушимы и нетленны
Праобразы святых чудес
Руана, Кельна и Равенны.

Но здесь одно им: смерть навек.
И будет лжив на склепах глянец.
И плачу я, как человек,
Британец, русский, итальянец.

1950-1955



    *  *  *

Видно в раскрытые окна веры,
Как над землею, мчась как дым,
Всадники
        апокалиптической эры
Следуют
       один за другим.

И, зачинаясь в метакультуре,
Рушась в эмпирику, как водопад,
Слышен все четче
                в музыке бури
Нечеловеческий
              ритм
                  и лад.

И все яснее
           в плаче стихии,
В знаках смещающихся времен,
Как этим шквалом
                разум России
До вековых корней потрясен.

Будут года: ни берлог, ни закута.
Стынь, всероссийская полночь, стынь:
Ветры, убийственные, как цикута,
Веют
    из радиоактивных пустынь.

В гное побоищ, на пепле торжищ,
Стынь, одичалая полночь, стынь!
Ты лишь одна из сердец исторгнешь
Плач о предательстве
                    всех святынь.

Невысветлимый сумрак бесславья
Пал на криницы старинных лет:
Брошенный в прах потир православья
Опустошен
         и вина в нем нет.

Только неумирающим зовом
Плачут акафисты и псалмы;
Только сереют минутным кровом
Призраки сект
             в пустынях зимы.

Цикл завершен, - истощился, - прожит.
Стынь, непроглядная полночь, стынь...
Город гортанные говоры множит:
В залах - английский,
                     в храмах - латынь.

А из развалины миродержавной,
Нерукотворным шелком шурша,
На пепелище выходит Навна -
Освобожденная наша Душа.

1951



    *  *  *

Мы на завтрашний день
                     негодуем, и плачем, и ропщем.
Да, он крут, он кровав -
                        день побоищ, день бурь и суда.
Но он дверь, он ступень
                       между будущим братством всеобщим
И гордыней держав,
                  разрушающихся навсегда.
Послезавтрашний день -
                      точно пустоши после потопа:
Станем прочно стопой
                    мы на грунт этих новых веков,
И воздвигнется сень
                   небывалых содружеств Европы,
Всеобъемлющий строй
                   единящихся материков.
Но я вижу другой -
                  день далекий, преемственно третий,
Он ничем не замглен,
                   он не знает ни войн, ни разрух;
Он лазурной дугой
                голубеет в исходе столетья,
И к нему устремлен,
                   лишь о нем пламенеет мой дух.
Прорастание сморщенных,
                       ныне зимующих всходов,
Теплый ветер, как май,
                      всякий год - и звучней, и полней...
Роза Мира! Сотворчество
                       всех на земле сверхнародов!
О, гряди! поспешай!
                   уврачуй! расцветай! пламеней!

1952



    АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ ВЕК

От зноя эпох надвигающихся
     Мне радостный ветер пахнул:
Он был - как гонец задыхающийся,
     Как празднеств ликующий гул,
     Как ропоты толп миллионных,
     Как отсвет зари на колоннах...
     И слышу твои алтари я,
     Грядущая Александрия!

Наречий ручьи перемешивающиеся
     Для будущего языка;
Знамена и вымпелы свешивающиеся
     И куполы сквозь облака...
Прорвитесь, надежды, прорвитесь
     За эру держав и правительств
     К единству их - и завершенью,
     К их первому преображенью!

Меж грузной Харибдой - тиранствованием -
     И Сциллой - последней войной -
Прошло человечество, странствованием
     Излучистым, к вере иной...
     Дух поздний, и пышный, и хрупкий:
     Смешенье в чеканенном кубке
     Вина и отстоянных зелий, -
     Всех ядов, и соков, и хмелей.

Сиротство рассудка, улавливающего
     Протонов разбег вихревой;
Расчетливой мыслью натравливающего
     Строй микрогалактик - на строй;
     И - первое проникновенье
     По легким следам откровенья
     Уверенной аппаратуры
     В другие слои брамфатуры.

Считаю цветы рассыпаемые
     Щедрот, и красот, и богатств.
Иду сквозь дворцы, озаряемые
     Для действ и молящихся братств;
     И чую сквозь блеск изобилья
     Могущественное усилье:
     Стать подлинной чашею света
     Готова, тоскуя, планета.

Такой же эпохой, заканчивающей
     Огромные циклы, зажглось
Ученье, доныне раскачивающее
     Истории косную ось.
     Предчувствую это единство
     И жду, как тепла материнства,
     Твоей неизбежной зари я,
     Грядущая Александрия!

1950



    *  *  *

Острым булатом расплат и потерь
   Мощные Ангелы сфер
В сердце народов вдвигают теперь
   Угль высочайшей из вер.

Где от высот задыхается грудь,
   Сквозь лучезарнейший слой
Слышу сходящий отрогами путь -
   Твой, миро-праведник, твой!

Сад
   непредставимейших гор
   Пестовал дух тебе,
Солнце веками покоило взор
   На расцветавшей судьбе.

Судеб таких не вынашивал рок
   Ни в новолетье, ни встарь:
Гений,
      Бого-сотворец,
                    пророк.
   Кроткий наставник
                    и царь.

Дай до тебя, на духовный восток
   Лучший мой дар донести,
Эту осанну, как первый цветок,
   Бросить тебе на пути.

1950



    ИЕРАРХИЯ

Ждало бесплодно человечество,
Что с древних кафедр и амвонов
Из уст помазанного жречества
Прольется творческий глагол.
Все церкви мира - лишь хранители
Заветов старых и канонов;
От их померкнувших обителей
Творящий Логос отошел.

Он зазвучит из недр столетия,
Из катакомб, с пожарищ дымных,
Из страшных тюрем лихолетия,
По сотрясенным городам;
Он зазвучит, как власть имеющий,
В философемах, красках, гимнах,
Как вешний ветер, вестью веющий
По растопляющимся льдинам.

И будут ли гонцы помазаны
Епископом в старинном храме
Перед свечами и алмазами
На подвиг, творчество и труд?
Иль свыше волю непреклонную,
Они в себе услышат сами,
И сами участь обреченную,
Как долг и право, изберут?

Но, души страстные и жаркие,
Они пройдут из рода в роды
Творцами новой иерархии,
Чей золотой конец вдали
Святой гигант, нерукотворною
Блистая митрой, держит строго
В другом эоне - по ту сторону
Преображенья всей земли.

1950



    *  *  *

Если ты просветлил свою кровь,
Если ты о надзвездном грустил -
Сну Грядущего не прекословь,
Чтобы он твою мысль обольстил,

И унес - быстролетней орла
На широком жар-птичьем крыле,
Показуя вдали купола
Новой правды на старой земле.

Далека его цель, далека!
Через мглу пепелищ и пустынь,
Донеси, птица-сон, седока
До невиданных веком святынь.

И, когда ваш полет колдовской
Незнакомая встретит заря,
Над восставшей из пепла Москвой
Лет замедли, кружась и паря.

1950



    *  *  *

     Если б с древней громады
     Пробудившимся взором
Ты окинул тогда окоём -
   Где черты, по которым
   Облик стольного града
           Узнаём?

   Над золою пожарищ
   Будто мчались не годы,
Но века протекли и века.
   И, как старый товарищ,
   Льет по-прежнему воды
           Лишь река.

   Взлет венцов незнакомых
   И свободные вздохи
Этих форм ты б понять не сумел:
   В их зубцах и изломах
   Пафос чуждой эпохи
           Онемел.

   Уподобился город
   Золотым полукругам
Изукрашенных к празднеству гор, -
   Мирный, светлый и гордый,
   Будто Севера с Югом
           Разговор.

   Поразился б прохожий,
   Сын советского века,
Ритуальностью шествий и зал:
   Это - новая Мекка,
   Ее камни дух Божий
           Пронизал.

   И совсем непонятны
   Были б странные речи,
Действа, игрища, таинства, хор...
   И лишь пестрые пятна
   Новых эр человечества
   Отразил бы растерянный взор.

1950



    *  *  *

Нет, - то не тень раздумий книжных,
Не отблеск древности... О, нет!
Один и тот же сон недвижный
Томит мне душу столько лет.

Ансамбль, еще не превзойденный,
Из зданий, мощных, как Урал,
Сомкнувших в сини полуденной
Свой беломраморный хорал.

И белоснежным великаном
Меж них - всемирный Эверест:
Над облаками, над туманом
Его венцы и странный крест.

Он - кубок духа, гость эфира,
Он веры новой торжество:
Быть может, храмом Солнца Мира
Потомство будет звать его.

Но поцелую ль эти камни,
В слезах склонясь, как вся страна,
Иль только вещая тоска мне
Уделом горестным дана?

Но если дух страны подвигнут
На этот путь - где яд тоски?
Гимн беломраморный воздвигнут
В урочный срок
              ученики!

1950



    *  *  *

Я мог бы рассказывать без конца
     О тех неизбежных днях,
О праздниках солнечных тех времен,
     О храмах и культе том;
О бого-сотворчестве; об ином,
     Прекраснейшем ритме дней;
О дивных верградах - до облаков
     Воздвигнутых по городам
На радость людям, - как водоем
     Духовности и красоты.
Но страшно мне - весомостью слов
     Загаданное спугнуть,
Прогнать воздушные существа,
     Плетущие эту ткань,
Тончайший фарфор предсказанных дней
     Разбить неловкой рукой.

1950-1955



    ЭЛЬДОРАДО

Знаю. - Откуда? - Отвечу:
     Нет, не душой, не рассудком, -
          Чем-то неназванным в речи.
               Там, в глубине естества,
Слышу я сладко и жутко
     Шум от летящих навстречу
          Будущих наших столетий,
               Взлета их и торжества.

Внутренний слух обучая
     Плещущим этим напевам,
          Звонам их, кликам и вздохам,
               Темному их языку,
Слышу от края до края
     Штормы по дальним эпохам
          С громом их, плачем и гневом,
               С брызгами на берегу.

С кем говорили однажды
     Их голоса ветровые,
          Тот разучился покою
               Прочной и хмурой земли:
Он - мореплаватель, жаждой
     Будущей эры гонимый
          И многопарусным строем
               Правящий вдаль корабли.

Солнцем другим опалённый,
     Омут грядущих мальстремов,
          Новых созвездий восходы
               Видевший издалека -
Как он поведает сонной
     Скудной стране - о народах,
          О многоцветных эдемах
               Нового материка?

Вот, меж утихших сограждан,
     В горнице душного дома,
          Он на столе рассыпает
               Золото сказочных стран:
Он повествует, как страждал
     В зоне пустынь незнакомых,
          Как, еле слышно ступая,
               Крался в таинственный стан.

Но удивляясь червонцам
     С чуждым гербом Эльдорадо,
          Станут ли дети и внуки
               Сумерками, при огне,
Гладя сожженные солнцем
     Эти усталые руки,
          О неразысканных кладах
               Грезить и плакать во сне?

1950-1955



    ДАЙМОНУ

К огню и стуже - не к лазури -
Я был назначен в вышине,
Чуть Яросвет, в грозе и буре,
Остановил свой луч на мне.

Чтоб причастился ум мой тайнам,
Дух возрастал и крепла стать,
Был им ниспослан жгучий даймон
В глаза мне молнией блистать.

И дрогнул пред гонцом небесным
Состав мой в детский, давний миг,
Когда, взглянув сквозь Кремль телесный,
Я Кремль заоблачный постиг.

Тот миг стал отроческой тайной,
Неприкасаемой для слов,
Наполнив весь духовный край мой,
Как Пасху - гул колоколов.

Что за дары, какой мне жребий
Таились в замкнутой руке:
Подъем ли ввысь, на горный гребень,
Иль путь по царственной реке?

Он ждал, чтоб утолило сердце
Стремленье древнее ко дну;
Он четкой властью судьбодержца
Определил мой срок в плену;

Он начертал над жизнью серой
Мой долг, мой искус, мой коран,
Маня несбыточнейшей верой
В даль невозможнейшей из стран.

Ему покорны страсти, распри;
Его призыв - как трубный клич;
Он говорит со мной, как пастырь,
Как власть имеющий, как бич.

В стенах тюрьмы от года к году
Все тоньше призрачное "я":
Лишь он - растущий к небосводу,
Сходящий в недра бытия.

Я задыхаюсь от видений,
Им разверзаемых стиху.
Я нищ, я пуст. А он - как гений,
Как солнце знойное вверху.

1950



    <СКВОЗЬ ТЮРЕМНЫЕ СТЕНЫ>

Завершается труд,
      раскрывается вся панорама:
Из невиданных руд
      для постройки извлек я металл,
Плиты слова, как бут,
      обгранил для желанного храма,
Из отесанных груд
      многотонный устой создавал.

Будет ярус другой:
      в нем пространство предстанет огромней;
Будет сфера - с игрой
      золотых полукруглых полос...
Камня хватит: вдали,
      за излучиной каменоломни,
Блеском утра залит
      непочатый гранитный колосс.

Если жизнь и покой
      суждены мне в клокочущем мире,
Я надежной киркой
      глыбы камня от глыб оторву,
И, невзгодам вразрез,
      будет радость все шире и шире
Видеть купол и крест,
      довершаемые наяву.,

Мне, слепцу и рабу,
      наважденья ночей расторгая,
Указуя тропу
      к обретенью заоблачных прав,
Все поняв и простив,
      отдала этот труд Всеблагая,
Ослепительный миф -
      свет грядущего - предуказав.

Нет, не зодчим, дворцы
      создающим под солнцем и ветром,
Купола и венцы
      возводя в голубой окоём -
В недрах русской тюрьмы
      я тружусь над таинственным метром
До рассветной каймы
      в тусклооком окошке моем.

Дни скорбей и труда -
      эти грузные, косные годы
Рухнут вниз, как обвал, -
      уже вольные дали видны, -
Никогда, никогда
      не впивал я столь дивной свободы,
Никогда не вдыхал всею грудью такой глубины!

В круг последних мытарств
      я с народом безбрежным вступаю -
Миллионная нить
      в глубине мирового узла...
Сквозь крушение царств
      проведи до заветного края,
Ты, что можешь хранить
      и листок придорожный от зла!

1950-1956

ПРИМЕЧАНИЯ

    "Пред близким утром кровавым..."

    Иначе стихотворение называется "О Москве".
    Держава -  здесь:  символ  царской  власти,  золотой  шар  с  крестом
наверху.

    Чаша

    Гефсимания - название священного для всех  христиан  места,  ставшего
свидетелем  молитвы  и  душевных  страданий  Христа  перед  его  крестной
смертью.

    О старшем брате

    Эпиграф - неточная цитата из "Дневника писателя" Ф.М. Достоевского за
1877 г. (июль-август, глава вторая, часть II: "Признания славянофила"). В
оригинале:   "О,   знаете   ли   вы,    господа,    как    дорога    нам,
мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам  Европы,  -  эта  самая
Европа, эта страна Святых чудес!"

    1. "Запад! Великое скорбное слово!"

    Палэ Руаяль (Пале-Рояль) - королевский дворец в Париже: здесь:  намек
на Великую французскую революцию с  ее  лозунгами:  "Свобода,  равенство,
братство".
    Дингли-Дэлль - название усадьбы, в  которой  разворачивается  большая
часть действия романа Ч. Диккенса "Посмертные записки Пиквикского  клуба"
(1837).
    Лоэнгрин - герой одноименной оперы немецкого  композитора,  дирижера,
драматурга Р. Вагнера (1813-1883), созданной в 1848 г. по  легендам  XIII
в.: рыцарь,  охраняющий  в  светлом  храме  Монсальват  волшебный   сосуд
Грааль.

    2. "Проклятый сон: тот самый бой..."

    Байрейт - город в Германии, в земле Бавария, где в последние годы жил
и творил Р. Вагнер. По его замыслу здесь основан оперный  театр  (в  1876
г.). С 1882 г. ежегодно проводятся Байрейтские фестивали, где исполняются
произведения Вагнера.
    Веймар - немецкий город, в котором жил И.-В. Гете.
    Ассизы - итальянский город, родина святого Франциска Ассизского.
    "Чу. Два часа... Органно-глух..." - существует вариант этой строфы:
      Чу: бархатисто, нежно-глух
      Ночной гудок над ширью русской...
      Свобода! И в блужданье дух
      Выходит дверью узкой-узкой.

    Уффици иль Святого Марка - имеются в виду галерея Уффици во Флоренции
и площадь Святого Марка в Венеции.

    "Видно в раскрытые окна веры..."

    Всадники апокалиптических времен - четыре карающих всадника,  которые
появятся в конце мира (см. Откровение Иоанна Богослова, гл. 6, 1-8).
    Эмпирика - непосредственный ощущаемый опыт.
    Цикута (вех) - род  многолетних  водных  и  болотных  трав  семейства
зонтичных. В Евразии  распространен  вех  ядовитый,  все  части  которого
содержат токсин, вызывающий отравления (часто смертельные).
    Криница - родник.

    Александрийский век.

    Александрийский век - здесь: как символ расцвета философии, науки, по
аналогии с их расцветом и Александрии при  правлении  династии  Птолемеев
(305-30 гг. до н.э.).

    Иерархия

    Эоны  -  см.  РМ.  Мировые   периоды,   характеризующиеся   различным
состоянием в  Энрофе  какой-либо  брамфатуры.  Физическая  материальность
Земли при переходе во второй  и  третий  эоны  будет  преображена  силами
Планетарного Логоса.

Следующая   Предыдущая   Оглавление   Главная страница