Даниил Андреев

Ленинградский апокалипсис

Поэма

Глава шестая поэтического ансамбля «Русские боги»


                    Блажен, кто посетил сей мир
                    В его минуты роковые:
                    Его призвали всеблагие,
                    Как собеседника на пир.
                    Он их высоких зрелищ зритель,
                    Он в их совет допущен был
                    И заживо, как небожитель,
                    Из чаши их бессмертье пил.
                                  Ф. Тютчев


    1

Ночные ветры! Выси черные
Над снежным гробом Ленинграда!
Вы - испытанье; в вас - награда;
И зорче ордена храню
Ту ночь, когда шаги упорные
Я слил во тьме Ледовой трассы
С угрюмым шагом русской расы,
До глаз закованной в броню.

    2

С холмов Москвы, с полей Саратова,
Где волны зыблются ржаные,
С таежных недр, где вековые
Рождают кедры хвойный гул,
Для горестного дела ратного
Закон спаял нас воедино
И сквозь сугробы, судры, льдины
Живою цепью протянул.

    3

Дыханье фронта здесь воочию
Ловили мы в чертах природы:
Мы - инженеры, счетоводы,
Юристы, урки, лесники,
Колхозники, врачи, рабочие -
Мы, злые псы народной псарни,
Курносые мальчишки, парни,
С двужильным нравом старики.

    4

Косою сверхгигантов скошенным
Казался лес равнин Петровых,
Где кости пней шестиметровых
Торчали к небу, как стерня,
И чудилась сама пороша нам
Пропахшей отдаленным дымом
Тех битв, что Русь подняли дыбом
И рушат в океан огня.

    5

В нас креп утробный ропот голода.
За этот месяц сколько раз мы
Преодолеть пытались спазмы,
Опустошающие мозг!
Но голод пух, мутил нам головы,
И видел каждый: воля, вера,
Рассудок - в этих лапах серых
Податливей, чем нежный воск.

    6

Он заволакивал нам зрение,
Затягивал всю душу студнем;
Он только к пище, только к будням
Спешил направить труд ума...
Свои восторги, озарения,
Тоску, наитья, взрывы злобы
Рождает этот дух безлобый,
Бесформенный, как смерть сама.

    7

Как страшно чуять эти щупальцы,
Сперва скользящие в желудке,
Потом - в сознанье, в промежутке
Меж двух идей, двух фраз, двух слов!
От паутины липкой щурится
И слепнет дух, дичает разум,
И мутный медленный маразм
Жизнь превращает в рыск и в лов.

    8

Прости, насыть, помилуй. Господи,
Пошли еще один кусок тем,
Кто после пшенной каши ногтем
Скребет по днищу котелка;
Кто, попадая в теплый госпиталь,
Сестер, хирургов молит тупо:
"Товарищ доктор, супа... супа!" -
О да, воистину жалка

    9

Судьба того, кто мир наследовал
В его минуты роковые,
Кого призвали Всеблагие
Как собеседника на пир -
И кто лишь с поваром беседовал
Тайком, в походной кухне роты,
Суля ему за все щедроты
Табак - свой лучший сувенир.

    10

Так начинался марш. Над Ладогой
Сгущались сумерки. На юге
Ракет германских злые дуги
Порой вились... Но ветер креп:
Он сверхъестественную радугу
Залить пытался плотным мраком,
Перед враждебным Зодиаком
Натягивая черный креп.

    11

И все ж - порою в отдалении
Фонтаны света, то лиловый,
То едко-желтый, то багровый,
То ядовито-голубой
Вдруг вспыхивали на мгновение,
Как отблески на башнях черных
От пламени в незримых горнах
Над дикой нашею судьбой.

    12

А здесь, под снеговой кирасою,
От наших глаз скрывали воды
Разбомбленные пароходы,
Расстрелянные поезда,
Прах самолетов, что над трассою
Вести пытались оборону,
Теперь же - к тинистому лону
Прижались грудью навсегда.

    13

Вперед, вперед! Быть может, к полночи
И мы вот так же молча ляжем,
Как эти птицы, фюзеляжем
До глаз зарывшиеся в ил,
И озеро тугими волнами
Над нами справит чин отходной,
Чтоб непробудный мрак подводный
Нам мавзолеем вечным был.

    14

Мы знали все: вкруг "града Ленина"
Блокада петлю распростерла.
Как раненный навылет в горло,
Дышать он лишь сквозь трубку мог -
Сквозь трассу Ладоги... В томлении
Хватал он воздух узким входом
И гнал по жаждущим заводам
Свой каждый судорожный вдох.

    15

Мы знали все: что гекатомбами
Он платит за свое дыханье;
Что в речи русской нет названья
Безумствам боевой зимы;
Что Эрмитаж звенит под бомбами;
В домах мороз; мощь льда рвет трубы;
Паек - сто грамм. На Невском трупы...
О людоедстве знали мы.

    16

Нас бил озноб. Уж не беседовал
С другим никто. Еще мы знали:
Спасают нас от смертной стали
Ночь, снегопад, полярный шторм...
Враг не встречал нас, не преследовал,
Наш путь не видел с небосвода...
И поглотила непогода
Остатки линий, красок, форм.

    17

Зачем мы шли? Во что мы верили?
Один не спрашивал другого.
У всех единственное слово
В душе чеканилось: - Иди! -
...Как яхонты на черном веере,
Навстречу вспыхивали фары,
Неслись, неслись - за парой пара -
Неслись - и гасли позади.

    18

И снежно-белые галактики
В неистовом круговращеньи
На краткий миг слепили зренье
Лучом в глаза... А шторм все рос,
Как будто сам Владыка Арктики
Раскрыл гигантские ворота
Для вольного круговорота
Буранов, пург и снежных гроз.

    19

Он помогал нам той же мерою
И к тем же страшным гнал победам,
Каким явился нашим дедам
В бессмертный год Бородина...
Кто опровергнет это? Верую,
Что страстная судьба народа
С безумной музыкой природы
Всечастно переплетена!

    20

Когда ширял орел Германии
К кремлевским башням в сорок первом,
Когда сам воздух стал неверным,
От канонад дрожать устав,
Когда, в отчаяньи, заранее
Народ метался по вокзалам -
Не он ли встал морозным валом
У обессилевших застав?

    21

Он встал, морозным дымом кутаясь,
Сильней всех ратей, всех оружий,
Дыша неистовою стужей,
Врагу - погибель, нам - покров...
Нефть замерзала. Карты спутались.
Сорвался натиск темных армий...
Над свитками народной кармы
Лишь он маячил - дух снегов!

    22

В былые дни над лукоморьями,
По немеречам, рвам, полянам,
Не он ли грезился древлянам
Как хладом свищущий Стрибог?
Он правил ветреными зорями,
Аукал вьюгой у костра нам,
И в чистом поле под бураном
Его любой увидеть мог.

    23

Нас, сыновей кочевья вольного,
Он любит странною любовью.
Он наших предков вел к низовью
Размашистых сибирских рек;
В суземах бора многоствольного
Костры охотников он любит,
Он не заманит, не загубит,
Он охраняет их ночлег.

    24

Но если даль вскипает войнами
И в вихревом круговороте
Свободный цвет народной плоти
В бою ложится под палаш -
Ветрами, вьюгами, сувоями,
Встает он русским в оборону;
Его мирам, державе, трону
Есть имя тайное: Ахаш.

    25

Он вывел нас. Когда морозные                     
Открылись утренние дали,
Мы, оглянувшись, увидали
С лесистых круч береговых,
Как ярко-ярко-ярко-розовой
Порфирой озеро сверкало
И мрели льдистые зеркала -
Гробница мертвых, путь живых.

    26

В потемках ночи, от дивизии
Мы оторвались. Только трое -
Не командиры, не герои,
Брели мы, злобясь и дрожа.
Где отдохнуть? Достать провизию?
Мороз... бездомье... скудный завтрак.
И мы не думали про "Завтра"
У фронтового рубежа.

    27

Но если ты провидишь в скорости
Блиндаж, стволы "катюш", окопы,
Геройский марш в полях Европы
До Bradenburger Tor* - забудь:
В другом, вам незнакомом хворосте
Уже затлелся угль поэмы,
И губы строф железно немы
Для песен, петых кем-нибудь.


* Бранденбургские ворота (нем.).
28 За небывалой песней следую По бранным рытвинам эпохи. Воронки... Мрак... Вверху - сполохи Да туч багровых бахрома, Но вещим ямбом не поведаю О зримом, ясном, общем, явном, Лишь о прозреньи своенравном Превыше сердца и ума. 29 Зачаток правды есть и в надолбах, Упорным лбом шоссе блюдущих, В упрямстве танков, в бой бредущих, В бесстрашной прыти муравья, Но никогда не мог я надолго Замкнуться в этой правде дробной: Манил туман меня загробный И космос инобытия. 30 Немного тех, кто явь военную Вот гак воспринял, видел, понял; Как в тучах ржут Петровы кони, Не слышал, может быть, никто; Но сладко новую вселенную Прозреть у фронтового края, И если был один вчера я, - Теперь нас десять, завтра - сто. 31 А ночь у входа в город гибели Нас караулила. Все туже Январская дымилась стужа Над Выборгскою стороной... Нет никого. Лишь зданья вздыбили Остатки стен, как сгустки туши - Свои тоскующие души, Столетий каменный отстой. 32 Как я любил их! Гений зодчества, Паривший некогда над Римом, Дарил штрихом неповторимым, Необщим - каждое из них; Лишь дух роднил их всех, как отчество Объединяет членов рода; Так пестроту глаголов ода Объединяет в мерный стих. 33 Все излученья человеческих Сердец, здесь бившихся когда-то. Их страсть, борьба, мечты, утраты, Восторг удач и боль обид Слились в единый сплав для вечности С идеей зодчего: с фронтоном, С резьбой чугунной по балконам, С величием кариатид. 34 И вот теперь, покрыты струпьями Неисцелимого распада, Огнем разверзшегося ада До самых крыш опалены, Они казались - нет, не трупами - Их плоть разбита, лик разрушен - Развоплощаемые души На нас взирали с вышины. 35 Как будто горькой, горькой мудростью, Нам непонятным, страшным знаньем Обогатила эти зданья Разрушившая их война, И, Господи! какою скудостью Нам показались беды наши, Что пили мы из полной чаши И все ж не выпили до дна! 36 Утих сам голод. Одичание Усталых воль, сознаний, тела Забылось. Родина смотрела На каждого из нас. По льду Мы шли без слов, без слез, в молчании, Как входят дети друг за другом К отцу, что, истомлен недугом, Встречает смерть в ночном бреду. 37 А там, за выбитыми окнами, За кусковатою фанерой, Без дров, без пищи, в стуже серой Чуть теплились едва-едва И полумертвыми волокнами Еще влачились жизни, жизни, Все до конца отдав отчизне И не дождавшись торжества. 38 Героика ль? самоотдача ли? О, нет. Насколько проще, суше И обыденней гибнут души В годину русских бед и смут! Но то, что неприметно начали Они своею жертвой строгой, Быть может, смертною дорогой Они до рая донесут. 39 Вдруг - среди зданий, темных дочерна, Звено я различил пустое, Даль, берега, мостов устои И дремлющие крейсера, И под соборным стройным очерком Неву в покрове смутно-сером, - Мать стольким грезам и химерам, Подругу вечную Петра. 40 Подругу, музу, крест и заповедь Великого державотворца, Чье богатырское упорство Гнало Россию в ширь морей, Спаявшего мечту о Западе С мечтою о победных рострах, О сходбищах вселенной, пестрых От флагов, вымпелов и рей. 41 Столица!.. Ледяной и пламенной, Туманной, бурной, грозной, шумной, Ее ковал ковач безумный, Безжалостный, как острие; Здесь, во дворцах, в ковчегах каменных Душа народа пребывала, Душа страны запировала В безбрежных празднествах ее. 42 Слились в твореньи императора, В тяжелом, кованом обличьи Гордыня, дерзость, гнев, величье, И жадность к жизни, и мечта, И, точно лава бьет из кратера, Она рванулась в путь кровавый, Новорожденною державой, Триумфом бранным залита. 43 И был в творце ее - гром чуждого, К нам низвергавшегося мира, Как будто эхо битв и пира Богов на высях бытия... Кто безотчетно не предчувствовал В его шагах, чертах, фигуре Вместилище нездешней бури, Нечеловеческого "я"? 44 Кто б ни был ты, мой спутник временный По этим грубым, плотным ямбам! Поверь: непрочным, зыбким дамбам Подобны глыбы этих строф: Пять-шесть страниц - и обесцененный Мир логики и правил мнимых Затопит шквал непримиримых, Друг с другом бьющихся миров. 45 Пучина иррационального Уж бьет в сторожевые камни, Ночную душу жжет тоска мне Перед грядущим. Ткань стиха Дрожит, звенит от шторма дальнего, Как холст ветрил - от напряженья; Уста в пыланьи, мысль в круженьи И как песок гортань суха. 46 Трудам и славе человеческой Пусть дифирамб творят другие: Не ту я слышал литургию В раскатах битвы мировой... Поэма бури! Стань ответчицей Всем, кто почуял слухом сердца Глагол и шаг Народодержца Сквозь этот хаос, гул и вой! 47 А в час, когда немеешь замертво У потрясающего спуска, В закономерностях искусства Опору мыслям укажи; От непроглядных волн беспамятства Обереги свечу сознанья; К простым домам, проспектам, зданьям Повествованье привяжи! 48 Напомни, как шаги усталые Тонули в пухнувших сугробах; Как глухо в каменных утробах Жизнь полумертвая спала; Как за кромешными кварталами Мелькнул трамвай - пять слабых точек, И робкий синий огонечек Глубь жадных улиц пожрала. 49 И вот, над городскими волнами Плывя, подобно черным рострам, Угрюмый замок шпилем острым Предстал, темнея сквозь сады; Прямые, жесткие, безмолвные, На стенах цвета жухлой крови Чеканились еще суровей Трофеев черные ряды. 50 Не здесь ли роковое зарево Для всех веков над Русью встало? Взмах смертоносного металла Был точен в пальцах Эвменид, И в пышной спальне государевой В ночь на двенадцатое марта Царю в лицо метнулась карта Со списком вин, злодейств, обид. 51 В ту полночь, в оттепель, в ненастие, Кружилось карканье над парком, И виделось бессонным Паркам Над неумолчной прялкой: вот Ложится древний грех династии С отца на сына - в роды, роды, Пока его сам дух народа В день казни царской не возьмет. 52 В день казни царской?.. Но по-прежнему У замка, где скончался Павел, Уздою бронзовою правил Колосс на пасмурном коне: Открыт дождям и ветру снежному, - Не Медный Всадник той поэмы, Что с детских лет лелеем все мы, Но тот же царь, с жезлом, в броне. 53 Я помнил надпись - "Правнук - Прадеду", И лик, беззвучно говорящий России прошлой, настоящей И сонму мчащихся эпох: "Где новый враг? Его попрать иду Всей правдой моего Закона. Мой стольный город - вот икона! Держава русская - вот бог!" 54 Да: вихрем творческим охваченный, Он сам не знал, какая сила В нем безвозвратно угасила Светильник тусклой старины, И что за дух, к чему назначенный, Им движет, как царем, пророком, Строителем, всевластным роком И гением его страны. 55 Не тот ли властный дух, что кроется Чуть слышно в каждом русском сердце, Кем были тверды староверцы И славны древние князья, - До всех времен рожденный Троицей Бессмертный Ангел сверхнарода, Его бессмертная природа, Его возвышенное Я? 56 Из рода в род в чреде Романовых Ваял из плоти поколений Он вестника своих велений, Орудье верное свое, Того, Кто призван строить наново Его вместилище и форму, Кто бодро, подвигом упорным Пересоздаст все бытие. 57 Но в волю молодого зодчего Облекся, как в живое платье, Носитель древнего проклятья, Давно клубившийся впотьмах, Давно искавший трона отчего Над сукровицей плах стрелецких, Над кривдой казней москворецких, В лукавых, душных теремах. 58 Он рос присосками раздутыми Над Шлиссельбургом, над Азовом, Над тихим Доном бирюзовым, У грузных нарвских стен жирел, Пока над вражьими редутами Клубился дым, взлетали бревна И пушки метко, мерно, ровно Гремели с выгнутых галер. 59 И чем огромней рдело зарево От всероссийского страданья, Тем голод адского созданья Все возрастал, ярился, пух, - И, сам не зная, принял царь его В свое бушующее сердце, Скрестив в деяньях самодержца Наитья двух - и волю двух. 60 И в эту ночь пустынно-синюю По снеговому бездорожью Я приближался с тайной дрожью К подножью медного царя. Но странно: где ж он?.. Четкой линией Спрямлен на месте монумента Трамвайный путь - стальная лента В стесненном круге фонаря. 61 Куда ж он взят?.. К каким ристаниям Скакун готовится чугунный? Где, об какой утес бурунный Теперь дробится цок копыт?.. Все тихо. В снежном одеянии Настороженное безлюдье. Столица, с обнаженной грудью, Полураздавленная, спит. 62 Тумм... Тишина. Тум-тумм... - В предместий Как будто стук тамтама смутный, Из капищ ночи стон минутный, Темп убыстрен - тум-тум! тум-тум! - И, будто грозное известие В созвучии тупом читая, Трескучих, острых звуков стая На миг взвивается. Самум 63 Взревел и смолк. Но тихой рамою Теперь вся ночь - для звуков новых, Весь утлый мир в его основах Колеблющих до самых недр: То хроматическою гаммою Незримые взвывают груди: Не гул моторов, не орудья, Не плеск толпы, не гром, не ветр. 64 Нечеловеческою жалобой, Тревогой, алчною тоскою Над паутиной городскою Ревут, стенают, плачут с крыш: От этих воплей задрожали бы, Как лани, чудища Триаса, Недотерзав живого мяса И кроясь с ужасом в камыш. 65 Что за творенья - над столицею, Но в мире смежном, странном, голом Доселе скрытые, свой голос В ночных сиренах обрели? Зачем телами, взором, лицами Их не облек владыка ада? Что им грозит? и что им надо В раздорах горестной земли? 66 В мозгу неслась, мелькая клочьями, Тень незапамятных поверий, Другая быль других империй И по старинным городам Угаданные смутно зодчими Созданья странной, скорбной веры: Взирающие вниз химеры На серых глыбах Нотр-Дам. 67 Из ниш Бастилии и Тауэра, Из Моабита, в тьму взлетая, Не их ли сестры хищной стаей Вились у плах, как воронье? То ль звук, то ль слово: ...уицраора! Я слышу явственно в их реве. Биенье ли нездешней крови В стальных сосудах?.. имя?.. чье? 68 Кто их защитник?.. - Правосудия Не ждать от ночи вероломной: Сегодня - сроки битве темной, Власть - экразиту, мощь - свинцу. И слышно: ухают орудия За выщербленным горизонтом, Где Ленинград рассечен фронтом, Как шрамом свежим по лицу. 69 И будто от стальной хроматики Очнулись демоны чистилищ. Владыка медлит - он в пути лишь - Но слуги верные уже С размеренностью математики И с фантастичностью миража Прядут светящуюся пряжу Там, на небесном рубеже. 70 Перебегающая аура Над городом, мерцая, встала. Уж зданья - только пьедесталы Для строя призрачных колонн. Все зыблется... Обрывки траура Мнут световые пальцы, когти, Протягиваясь в Гавань, к Охте, И обнажая небосклон. 71 Там, в облачных, косматых, взринутых, Из мрака выхваченных волнах, Где сквозь воронки смотрит полночь, Как сатана через плечо - Оттуда, с быстротою кинутых Камней, как тень, ныряет, мчится, Летит рокочущая птица - Еще! еще! еще! еще! 72 На этот город, не сдающийся Пред неизбежною минутой, Кого спасти от смерти лютой Не снидет правый серафим; На люд, в убежищах мятущийся; На улицы, где каждый камень Истерт священными веками И русским гением творим; 73 На все, что в сонных залах заперто Под хрупкой кровлею дворцовой; На гордый храм златовенцовый, Граниты, бронзу, мрамор, туф... И на несчастных, спящих замертво В сырых постелях, мерзлых норах, Старья и рвани пестрый ворох До глаз в ознобе натянув. 74 О, знаю: зрению телесному Ты не предстанешь в плотной яви: Она тесна; Твоей ли славе Замкнуться в сеть координат? Но Ты могуч! дорогу крестную Ты облегчить нам можешь! можешь! Страна горит; пора, о, боже, Забыть, кто прав, кто виноват.
    75

Нет, не Творца Триипостасного                    
Я именую этим словом
Теперь, вот здесь, когда громовым
Раскатом град наш потрясен:
Тебя! нас слышащего! страстного,
Живого Ангела Народа,
Творца страны - с минут восхода
И до конца ее времен!..

    76

Но не другой ли - тот, чьей помощи
Молили в ужасе химеры,
Кто медлит в мраке дальней сферы,
Тысячеглаз, тысячерук,
Шлет слуг, все видящих, все помнящих,
Все слышащих в трехмерном мире,
Рождающих в пустом эфире
Подобный звону лиры звук?

    77

Звучаньем струнным истребителей
Насквозь пронизано пространство.
И, множа звездное убранство
Тысячекрат, тысячекрат,
То ль - негодующих гонителей
В зените вспыхивают очи,
То ль искрятся в высотах ночи
Сердца борцов за Ленинград.

    78

Но нет: ни бранный труд их, сверенный
С приказами, с расчетом, с планом,
Ни бьющий снизу вверх фонтаном
Поток трассирующих звезд
Не отвратят полет размеренный,
Не сберегут столицу славы
От превращенья в прах безглавый,
В золу, в пожарище, в погост,

    79

Уже и здесь, где тьмы покров еще
Не совлечен горящим громом,
Кварталы сжались робким комом,
В ознобе числя бег минут:
Так ждут безвредные чудовища,
Пока промчатся с воем волки;
Здесь лишь свистящие осколки
Небесной битвы камень бьют.

    80

Вперед! вдоль темных стен! И далее -
В туннель ворот... Оттуда вижу:
В горящем небе, ниже, ниже
Поблескивающий дюраль, -
Слились в бурлящей вакханалии
Треск пулеметов, голк зениток,
И, разворачивая свиток
Живых письмен, зардела даль.

    81

Так что же: войско уицраора
Бессильно перед мощью вражьей?
Россия гибнет - кто же страж ей?
Где Демиург, где кормчий - где?!
Ответа нет. Глухим брандмауэром
Лишь замок, горестный, покорный,
Как черный контур глыбы горной,
Как остров в пламенной воде.

    82

Внезапно, с яркостью слепительной,
Я различил портал... карнизы,
Фронтон... всю каменную ризу,
Тьмой скрытую лишь миг назад,
И низкий свод ворот - хранитель мой -
Вдруг залило потоком света,
Как если б жгучая комета
Бичом ударила в глаза.

    83

Видением апокалиптики
Изжелта-ржавое светило,
Слегка покачиваясь, плыло
На фиолетовый зенит,
А в плоскости его эклиптики
Незримый враг спешил подвесить
Другие - восемь, девять, десять
Пульсирующих цефеид.

    84

Как будто глубь загробных стран живым
На миг свое отверзла небо:
Железно-ржавое от гнева,
Все в ядовитой желтизне...
На мостовой снег стал оранжевым.
Все маски сорваны. Напрасно
Метаться и молиться: ясны
Все пятна на любой стене.

    85

Как пазорь, полыхнула аура,
И, оглушенный лязгом брани,
Я слышал на прозрачной грани
Метафизических пустынь,
Как выли своры "уицраора",
Химеры лаяли по-волчьи,
И кто-то лютый, неумолчный,
Расстреливал звезду-полынь.

    86

Проклятым светом одурманенный,
Чуть различал, весь съежась, разум,
Что небо виснет желтым газом,
Светящеюся бахромой,
Что из звезды, смертельно раненной,
Поникшей, но еще крылатой,
Течет расплавленное злато
И - падает на город мой...

    87

...Родиться в век духовных оползней,
В век колебанья всех устоев,
Когда, смятенье душ утроив,
Сквозь жизнь зияет новый смысл;
До боли вглядываться в пропасти,
В кипящие извивы бури,
В круги, что чертят по культуре
Концы гигантских коромысл;

    88

Годами созерцать воочию
Бой древней сути - с новой сутью,
Лишь для того, чтоб на распутьи,
Когда день гнева наступил,
Стоять, как мальчик, в средоточии
Бушующего мирозданья,
Не разгадав - ни содержанья,
Ни направленья буйных сил...

    89

Не причастившись, не покаявшись,
Не умягчась святой обедней,
Вступить на этот край последний,
В его свинцовую пургу,
И этот новый Апокалипсис
Читая полночью бессонной,
Лишь понимать, что смысл бездонный
Расшифровать я не могу.

    90

Отец! Господь! Прерви блуждания
Смертельно жаждущего духа!
Коснись, Верховный Лирник, слуха
Своею дивною игрой!
Пусть сквозь утраты, боль, страдания
К Твоим мирам ведет дорога;
Раздвинь мой разум! Хоть немного
Дверь заповедную открой!

    91

Дай разуметь, какими безднами
Окружены со всех сторон мы;
Какие бдят над Русью сонмы
Недремлющих иерархий;
Зачем кровавыми, железными
Они ведут ее тропами -
Они, то чистые, как пламя,
То леденящие, как Вий!

    92

И если ясных вод познания
Я зачерпну в духовном море,
Где над Кремлем Небесным зори
Едва мерцают в мир греха,
Ты помоги гранить в молчании
Сосуд, их ясности достойный:
Чеканный, звучный, строгий, стройный
Сосуд прозрачного стиха.

    93

Горька, бесцельна ноша мудрости,
Невоплощенной в знаке внятном,
Когда лишь зыбким, беглым пятнам
Подобны смутные слова;
Чем дух зрелей, тем горше труд расти
Над словом должен - верю, знаю,
Но скорбный искус принимаю
И возвращаю все права.

    94

...И в этот миг на небосводе я
Заслышал ноту: через хаос
Она, планируя, спускалась
Как шелест струн, как звоны льда:
Певуче - хрупкая мелодия
Переломилась вдруг, и квинта
В глубь городского лабиринта,
Завыв, обрушилась: сюда!

    95

Сквозь воздух, онемевший замертво,
На старый замок тонна тола
Низверглась - кровлю, толщу пола,
Стропил, покрытий пронизав...
Все замолчало. Время замерло.
Я ждал секунду, двадцать, тридцать,
Минуту, что воспламенится,
Бушуя, дьявольский состав.

    96

Казалось, небо, мироздание,
Сам Бог молчат, склонясь над раной...
И вдруг - разгульный, дикий, пьяный
Ему дозволенной борьбой,
Метнулся вверх из центра здания
Протуберанц огня и света,
Весь голубой, как полдень лета,
Да! золотисто-голубой.

    97

За расколовшимися стенами,
Сквозь вылетающие рамы,
Открылась вдруг, как сердце храма,
Лазурным светом залита,
Глубь старой залы с гобеленами,
Хрустальных люстр огонь холодный,
Полотен сумрак благородный -
Культура, - мудрость, - красота.

    98

Утробное, слепое, душное,
Дрожанье зримого пространства
Нас сотрясло. Казалось, трансом
Вещественный охвачен слой.
И раньше, чем волна воздушная
Хлестнула в грудь, - блик озаренья
Сверкнул во внутреннее зренье,
Досель окутанное мглой.

    99

Там, где враждебное созвездие
Сгорало медленно в зените,
Струя оранжевые нити
И золотые капли слез,
Лик венценосного Наездника
Средь рыжих туч на небе черном
Мелькнул, как выхваченный в горном
Хребте, немыслимый утес.

    100

Но Боже! не верховным воином
Он бушевал в бою всемирном:
Кто искус длит в краю эфирном,
Тот не вершитель наших сеч;
Нет: он удвоенным, утроенным
Был грузом призрачным придавлен,
Громадой царства был оставлен
Ее держать, хранить, стеречь.

    101

Она дрожала, гулко лязгая,
В кромешной ярости зверея,
А он, бессмертный, не старея,
Не мог, не смел разбить оков:
Немыслимая тяжесть адская
Ему давила плечи, выю,
Гнела на мышцы вековые
Кариатиде трех веков.

    102

Я видел снизу угол челюсти,
Ноздрей раздувшиеся крылья,
Печать безумного усилья
На искажающемся лбу,
И взор: такого взора вынести
Душа не в силах: слепо-черный,
Сосущий, пристальный, упорный -
Взор упыря сквозь сон в гробу.

    103

В нем было все, чем зачарована
России страшная дорога;
Гордыня Человекобога
И каменная слепота
Могучих воль, навек прикованных
К громаде мировой державы,
Весь рок кощунств ее и славы,
Ее меча, - венца, - щита.

    104

То был конец: волна весомая
Настигла, ухнула, швырнула,
Как длань чудовища... От гула
Слух лопнул. - Сплю? упал? стою?..
И ночь беспамятства в лицо мое
Пахнула ширью вод холодных,
Чтоб свиток бед и грез народных
Я дочитал - в ином краю.

    105

Но где же?.. гроб?.. Сон, смерть?.. Лишь тусклое
Лицо Петра в зените плотном
Светясь сюда, в угрюмый гроб нам,
Маячило, - а наверху -
Над ним - напруженными мускулами
Не знаю что росло, металось,
Самодержавное как фаллос,
Но зрячее... Вразрез стиху

    106

Расторгнув строфы благостройные,
Оно в мой сказ вошло, как демон,
Теперь я знаю, кто он, с кем он,
Откуда он, с какого тла:
Он зрим сквозь битвы многослойные,
Но очертить его невластны
Ни наших знаний кодекс ясный,
Ни рубрики добра и зла.

    107

Он был свиреп и горд. Змеиная
Взвивалась шея к тучам бурым,
И там, в подобных амбразурам
Прорывах мчащихся, на миг
Глаз сумрачного исполина я
Узрел, как с низменных подножий
Зрят пики гор, и непохожий
Ни на кого из смертных лик.

    108

В зрачке, сурово перерезанном,
Как у орла, тяжелым веком,
Тлел невместимый человеком
Огонь, как в черном хрустале...
Какая сталь, чугун, железо нам
Передадут хоть отголосок
От шороха его присосок
И ног, бредущих по земле?

    109

Дрожа, я прянул в щель. - В нем чудилось
Шуршанье миллионов жизней,
Как черви в рыбьей головизне
Кишевших меж волокон тьмы...
Господь! неужто это чудище
С врагом боролось нашей ратью,
А вождь был только рукоятью
Его меча, слепой как мы?..

    110

Так кто же враг?.. И на мгновение
Я различил, что запад чадный
Весь заслонен другой громадой
Пульсирующей... что она
В перистальтическом движении
Еще грозней, лютей, звериней,
Чем тот, кто русскою твердыней
Одетый, борется без сна.

    111

А здесь, внизу, туманным мороком
Переливались тени жизней -
Те, кто погиб. В загробной тризне
Их клочья вихрились кругом,
Как вьюга серая над городом:
Не знаю, что они творили -
Без лиц, без образа, без крылий -
Быть может, длили бой с врагом, -

    112

Язвящее, простое горе я
Изведаю в тот день далекий,
Когда прочтут вот эти строки
Глаза потомков, и - не весть,
Но мертвенную аллегорию
Усмотрят в образе гиганта.
Он есть! Он тверже адаманта,
Реальней нас! Он был! он есть!

    113

...Как мышь в нору, вдавиться пробуя
В щель среди глыб, я знал, что тело
Затиснуто, но не сумела
Обресть защиту голова.
Нет, не в могилу, не ко гробу я
Сорвался спуском инозначным:
К непостижимым, смежным, мрачным
Мирам - исподу вещества.

    114

Молитва, точно вопль о помощи,
Рванулась вверх. Но нет, не Бога
Сюда, в мир Гога и Магога
Смел звать изнемогавший дух:
Хоть нить во мраке гробовом ища,
Он рвался в пристани другие -
В присноблагой Синклит России
Превыше войн, побед, разрух.

    115

Пусть демон великодержавия
Чудовищен, безмерен, грозен;
Пусть миллионы русских оземь
Швырнуть ему не жаль. Но Ты, -
Ты, от разгрома, от бесславия
Ужель не дашь благословенья
На горестное принесенье
Тех жертв - для русской правоты?

    116

Пусть луч руки благословляющей
Над уицраором России
Давно потух; пусть оросили
Стремнины крови трон ему;
Но неужели ж - укрепляющий
Огонь Твоей верховной воли
В час битв за Русь не вспыхнет боле
Над ним - в пороховом дыму?

    117

И вдруг я понял: око чудища,
С неутолимой злобой шаря
Из слоя в слой, от твари к твари,
Скользит по ближним граням льда,
Вонзается, меж черных груд ища
Мою судьбу, в руины замка
И, не найдя, петлей, как лямка,
Ширяет по снегу сюда.

    118

Быть может, в старину раскольникам
Знаком был тот нездешний ужас,
В виденьях ада обнаружась
И жизнь пожаром осветя.
Блажен, кто не бывал невольником
Метафизического страха!
Он может мнить, что пытка, плаха -
Предел всех мук. Дитя, дитя!

    119

Чем угрожал он? Чем он властвовал?
Какою пыткой, смертью?.. Полно:
Откуда знать?.. Послушны волны
Ему железных магм в аду,
И каждый гребень, каждый пласт и вал
Дрожал пред ним мельчайшей дрожью,
Не смея вспомнить Матерь Божью
И тьме покорный, как суду.

    120

Не сразу понял я, кто с нежностью
Замглил голубоватой дымкой
Мне дух и тело, невидимкой
Творя от цепких глаз врага.
Другой, наивысшей неизбежностью
Сместились цифры измерений,
И дал на миг защитник-гений
Прозреть другие берега.

    121

Метавшееся, опаленное,
Сознанье с воплем устремилось
В проем миров. Оттуда милость
Текла, и свет крепчал и рос,
И Тот, кого неутоленная
Душа звала, молила с детства,
Дал ощутить свое соседство
С мирами наших бурь и гроз.

    122

О, как незрело, тускло, иначе
Ум представлял нетерпеливый
Вот этих радуг переливы,
Смерчи лучей... совсем не так!
О, свышеангельный светильниче!
Вождю прекрасный, Яросвете!
В чьем откровеньи, в чьем завете
Хоть раз начертан был Твой знак?

    123

Тебя Архангелом Отечества
Назвал я в отроческой вере,
Когда ты мне сквозь сон в преддверьи
Кремля Небесного предстал.
Огни легенд, лампады жречества,
Пожар столиц, костры восстаний
Мне стали искрами блистаний,
Окутавших Твой пьедестал.

    124

Превыше царственной чугунности
Твердынь, казарм, дворцов и тюрем,
Я слышал неподвластный бурям
Твой голос с мирной вышины,
И в годы те, на грани юности,
Душа зажглась мечтой о Храме,
О литургийном фимиаме
Тебе - в столице всей страны.

    125

Теперь... Теперь я знал! Я чувствовал!
Не слухом, не трехмерным зреньем,
Но целокупным предвареньем
И всем составом всей души;
Рок Века сам меня напутствовал,
Годами скорбными готовя,
И вот теперь шептал с любовью:
Взирай. Не бойся. Запиши.

    126

Быть может, нынче, невской полночью,
Дух из своей ограды вышел:
В Тебе, в Тебе я странно слышал
Покой, огромный как чертог,
И там, в тумане лунно-солнечном,
Не знаю, что и чем творили
Те, кто столетьями усилий
К Тебе взойти сквозь гибель смог.

    127

Там души гор вздымали, шествуя,
Хорал ко Храму Солнца Мира;
Там многоцветные эфиры
Простерлись, как слои морей...
Там клиры стихиалей, пестуя
Цветы лугов песнопоющих,
Смеясь, звенели в дивных кущах
Непредставимых алтарей.

    128

И, точно в беззакатных праздниках
Незримый град России строя,
Там родомыслы и герои
Уже творили купола,
А души гениев - и праведных -
Друг другу вниз передавали
Сосуды света - дале, дале,
Все ниже, ниже - к лону зла.

    129

О, не могу ни в тесном разуме,
Ни в чаше чувств земных вместить я,
Что сверх ума и сверх наитья
Ты дал теперь мне, как царю;
Что не словами, но алмазами
Ты начертал в кровавом небе;
О чем, как о насущном хлебе,
Теперь стихом я говорю.

    130

Нездешней сладостью и горечью
Познанья жгучего отравлен,
Кому Российский космос явлен
Сквозь щель обрушившихся плит;
Он будет нем на шумном сборище
И полн надежд в годину страха,
Он, поднятый из тьмы и праха,
Как собеседник, в Твой Синклит.

    131

Там, в осиянном средоточии,
Неразрушимом, недоступном,
И по блистающим уступам
Миров, готовятся пути
И строят праведные зодчие
Духовный спуск к народам мира -
Вино небесного потира
Эпохам будущим нести.

    132

...Так душу бил озноб познания,
Слепя глаза лиловым, чермным,
И сквозь разъявшийся Infernum
Уже мерцал мне новый слой -
Похожий на воспоминание
О старой жизни с прежним телом,
Как будто кто-то в белом-белом
К лицу склонялся надо мной.

    133

Та белизна была бездушною,
Сухой, слепой, небогомольной,
И странно: стало больно-больно,
Что кончен вещий лабиринт,
Что врач склонился над подушкою,
Что всюду - белизна палаты,
А грудь сдавил, гнетя как латы,
Кровавый, плотный, душный бинт.

1949-1953
Владимир

ПРИМЕЧАНИЯ

    Эпиграф из стихотворения Ф.И. Тютчева  (1803-1873)  "Цицерон"  (1829;
начало 1830-х).
    Судра - метель, вьюга, буран.
    Урки - заключённые лагерей.
    Стерня (стернь) - жниво, сжатое поле, самые остатки соломы на корню.
    Немереча - непролазная болотистая чаща.
    Древляне - племенное объединение восточных славян.
    Стрибог - в славянской мифологии бог ветра.
    Сузем - чернозем с примесью песка.
    Сувой - сугроб с застругами.
    Ахаш - см. РМ. Трансфизический слой, связанный с полярными  областями
нашей планеты, мир обитания арктических и антарктических стихиалей.
    Порфира - длинная, обычно пурпурного цвета мантия; один  из  символов
монаршей власти.
    Надолбы -
    Кариатиды - скульптурные фигуры, служащие в архитектуре опорами.  Это
же наименование Д.Андреев в своей поэзии  иногда  применяет  к  пленникам
великодержавной кармы в  шрастрах,  вынужденных  воздвигать  и  укреплять
цитадели игв и уицраоров.
    ...С мечтою о победных рострах... - в Древнем Риме трибуна украшалась
рострами, носами кораблей. захваченных в бою; в Петербурге колонны  перед
зданием Биржи украшены  скульптурными  рострами,  отсюда  их  название  -
ростральные колонны.
    Народодержец - Демиург Яросвет.
    Трофей - здесь: орнаментальное лепное архитектурное украшение в  виде
военных доспехов.
    Эвмениды (Эринии) - в греческой мифологии богини мщения, обитающие  в
подземном  царстве;  преследуя  преступника,  лишают  его  рассудка.   Им
соответствуют римские фурии.
    ...В ночь на двенадцатое марта... - в ночь с 11-го на 12-е марта 1801
г. был убит заговорщиками в Михайловском замке император Павел I.
    Парки - в греческой мифологии три богини судьбы.
    ...Колосс на пасмурном коне... - Петр I.
    ...Бессмертный Ангел сверхнарода... - Демиург Яросвет.
    Носитель древнего проклятия... - Демон великодержавия, уицраор Жругр.
    Химера - в греческой мифологии чудовище с тремя головами: льва,  козы
и змеи:  позднее  изображение  фантастического  существа,  представляющее
собой невозможное сочетание частей тела разных животных.
    Моабит - тюрьма в Германии.
    Экразит - взрывчатое вещество большой силы.
    Гавань, Охта - названия районов Ленинграда.
    Серафим - см. РМ. Серафимы - один из кругов ангельской иерархии.
    Брандмауэр - противопожарная смена.
    Эклиптика - большой круг небесной  сферы,  по  которому  перемещается
центр Солнца в его видимом годичном движении, отражающем  движение  Земли
по ее орбите.
    Звезда-полынь - в Откровении Иоанна Богослова звезда, которая в конце
мира упадет на землю и отравит третью часть рек и источников.
    Квинта - музыкальный интервал, пятая ступень гаммы.
    Венценосный Наездник - здесь: Петр I.
    Тло - дно, испод, основание.
    Перистальтическое движение - волнообразное  сокращение  стенок  полых
трубчатых внутренних органов, способствующее продвижению их содержимого к
выходным отверстиям.
    Адамант - алмаз.
    Гог и Магог - в иудаизме, христианстве, исламе  (Йаджудж  и  Маджудж)
два диких народа,  нашествие  которых  должно  предшествовать  "страшному
суду".
    Синклит России - см. РМ. Сонм просветленных душ Небесной России.
    Родомыслы  -  см.  РМ.  Исторические  деятели,  оказавшие  могучее  и
благотворное влияние на судьбы народа и государства и руководимые в своей
деятельности вдохновляющим влиянием народоводительствующих иерархий.

Следующая   Предыдущая   Оглавление   Главная страница